— Родишь мне сыновей, — сказал он, наконец, скатившись с нее. "Воды принеси, и пошла вон. Спи с девкой. Утром я тебя позову".
Мирьям легла, прижимая к себе Мэри. Тихо, одними губами, девушка запела:
Durme, durmemi alma donzelladurme, durmesin ansia y dolor.
— Без горя и несчастий, — попросила она, стараясь не зарыдать перехваченным, стиснутым слезами горлом. Мэри посопела. Найдя ее руку, она вложила в ладонь Мирьям детские, нежные пальцы. Девушка поцеловала их и замерла, слушая вой ветра за стенами вигвама.
Интерлюдия
Иерусалим, декабрь 1777 года
На камнях узкой улицы блестел иней. Двое мужчин — повыше и пониже, шли рядом. Степан, вскинув голову в небо, посмотрел на медленно бледнеющие звезды: "Вот и все".
— Это только начало, — будто услышав его, усмехнулся Исаак Судаков. Он остановился перед темным проемом, ведущим куда-то вниз. "Это здесь, — он положил руку на плечо Степану: "Там тебя уже ждут, я тут постою. Потом на молитву пойдем".
Степан нагнул голову. Спускаясь по узким ступенькам, он, на мгновение, остановился. "Федя так и не написал. Где его искать теперь, где Ханеле искать? Я ничего не вижу — только что-то мутное перед глазами. Два годика ей, совсем дитя. Девочка моя. А если Федя не понял, — он помотал головой. "Он же мой брат, все равно, даже сейчас, и всегда будет моим братом. Он не такой, нет".
Вода была обжигающе холодной. Степан подумал: "Правильно. Как будто заново рождаешься. Господи, как хорошо. Дома, я дома".
Когда он вышел наружу, Исаак, что стоял, прислонившись к стене, опустив веки, — облегченно вздохнул. "Что такое? — озабоченно спросил Степан.
Мужчина помолчал. Встряхнув темноволосой, в седине головой, он ласково ответил: "Все хорошо, сыночек, все хорошо. Пойдем".
— Это не он, — подумал Исаак, спускаясь вниз по крутой улице. "Я понял, только сейчас, Тот, настоящий, далеко, очень далеко. Тридцать шестой. Один, без семьи, без детей. Значит, — он посмотрел на прямую спину Степана, — я ошибся. Все было так, как надо, с самого начала. Он просто был очень далеко. Ну что ж, я тоже ошибаюсь. А теперь все в порядке, его нашли. Тридцать шесть, их всегда тридцать шесть. Славьте Бога, ибо Он благ, ибо бесконечна милость Его".
Когда они уже подходили к синагоге, Исаак сказал: "Ты, конечно, со стройки не отпросился, даже на сегодня".
Степан покраснел, и, пробормотал: "Так за новую комнату же теперь дороже платить надо, раз она больше".
— Мальчик, мальчик, — вздохнул Исаак, заходя в молельный зал. "И так — до рассвета встает, после молитвы — сразу на работу, потом учится, и ложится уже за полночь. Ничего, у него хорошая жена будет, такая, как надо, как сказано: "Она наблюдает за хозяйством в доме своем и не ест хлеба праздности". Дочь свою хвалю, — он усмехнулся и тихо сказал Степану, берясь за молитвенник: "К Торе сегодня тебя вызовут, Авраам, сын Авраама".
Золотистые, длинные ресницы дрогнули. Степан неслышно спросил: "Можно уже?"
— Ты же сегодня вечером женишься, — Исаак улыбнулся. "Так положено".
— Дождалась девочка, — нежно подумал Исаак, поднимаясь, кланяясь свитку Торы, что несли по залу. "Почему же мне так, — мужчина задумался, — так не по себе? Следующим годом уже внука увижу, или внучку. Судаковых, мальчик сказал, что под нашей фамилией будет. Все хорошо, все хорошо, — успокаивал себя Исаак, чувствуя спиной холод — будто чьи-то глаза смотрели на него — пристальные, прозрачно-серые.
— Он видел, — понял Судаков. "Видел Ханеле. Но амулета у него нет — я бы почувствовал. Не посмел забрать, значит. Боится. Я его сильнее, и он это знает. Но я ведь обещал, поклялся — не заниматься таким. Это запрещено, и я не буду преступать закон".
За низким, прикрытым деревянными ставнями, окном синагоги, — задул резкий, порывистый, горный ветер. Судаков, поежившись, услышав, как ведущий молитву, нараспев, произносит его имя, — взошел на возвышение.
— Белый огонь на черном огне, — он вгляделся в причудливые, изогнутые буквы в свитке. "Как сказано: "И я видел, и вот, бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня". Бурный ветер шел от севера, — повторил Исаак, и, прикоснувшись к свитку кистями талита, — начал читать.
Хупа стояла во дворе ешивы — простой, бархатный, с истершейся, золоченой вышивкой балдахин. Степан осторожно взял руку Леи, — она была в скромном, светлом, платье, лицо было закрыто непрозрачной фатой. Надев ей кольцо, повторив знакомые слова, он шепнул: "Я так люблю тебя!"
— Я тоже, — услышал он нежный голос. Приняв от тестя бокал вина, отпив, он подумал: "И за что мне такое счастье? Она ведь ждала меня все это время, да и кто я такой — простой каменщик, калека, в подвале живу. Исаак меня хвалит, правда, на занятиях — но я ведь еще только начал учиться, два года всего прошло. Еще вся жизнь впереди".
Он наступил на стакан, завернутый в салфетку и, услышав хруст — внезапно улыбнулся. "Мазл тов! — закричали собравшиеся вокруг. Лея, откинув фату, глядя в его серые глаза, вдруг заплакала.
— Ты что? — Степан испугался. "Что случилось, милая?"
— Не обращай внимания, — она вытерла белые, зарумянившиеся щеки. "Я так счастлива, так счастлива, что и сказать нельзя. Пойдем, — она кивнула, — мы с женщинами весь день готовили, хотя стол небогатый, конечно. Ты же постился, да и я тоже, — она весело добавила: "Есть хочется".
— Небогатый, — мрачно повторил Степан, садясь рядом с женой. "Собираем деньги, конечно, у тех, кто в Европе живет. Да у них тоже — свои беды. А наши, — он обвел глазами учеников ешивы, — сапожники, плотники, на рынке торгуют. Я каменщик. Много ли заработаешь? Если бы турки нам разрешили землю покупать…, Да и земля тут — каменистая, неплодородная. Хотя, если взяться за нее как следует…, - он нашел под столом теплую руку Леи: "Завтра мне на стройку, а потом — Шабат, никуда не пойду, только в синагогу, и погуляем с тобой".
— Хорошо, — она нежно погладила его жесткую, с мозолями ладонь. Степан покосился на свою искалеченную, правую руку и вздохнул.
— Я люблю тебя, — ее губы были совсем рядом. "И буду любить всегда".
— Всегда, — сказал себе Степан, так и держа ее за пальцы. "Никогда, никогда я ее не обижу, ни единым словом".
Когда спели благословение после еды, Исаак, поманив к себе зятя, велел: "Хватит вам тут сидеть. Три поворота, и вы уже дома. Бегите, завтра утром на молитве увидимся. И ты, Лея, — он улыбнулся дочери, — курицу возьми, халы. Хоть в первый день после свадьбы к очагу не надо будет вставать".